Говорите интереснее, мне скучно
Вчера забрала от портнихи готовое бальное платье. Стою перед зеркалом на последней примерке, вся в ампире и в кружевах, а кружева светло-желтые, и в голове: а не такой ли цвет называется палевым (нет, кажется, не совсем), и сразу за этим в голове:
Марья Антоновна. Ах, маменька, вам нейдет палевое!
Анна Андреевна. Мне палевое нейдет?
Марья Антоновна. Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно,
чтобы глаза были совсем темные.
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве не темные? самые
темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя
всегда на трефовую даму?
Марья Антоновна. Ах, маменька! вы больше червонная дама.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была
червонная дама.
Вот что сразу в голове, только вместо "червонная" - устаревшее "кёровая" (неужто я первый раз читала "Ревизора" в какой-то менее современной редакции?). И тут же понимаю, что "Ревизор" у меня в голове живет какими-то не имеющими отношения ни к сюжету, ни к идее обрывочками, осколочками, пустыми брызгами: "мы с Петром Ивановичем", "суп в кастрюльке из Парижа", "брат Пушкин", божественное "лабардан-с!", эта вот "кёровая дама" и "вам нейдет палевое"... И "Евгений Онегин" как-то так же живет. Как будто не худлит, а священный текст, зазубренный до деталей и в деталях же - сакральнее, чем в целом. Как будто вся русская классика, от Пушкина до Чехова, - это миф в том самом, элиадовском смысле слова, и из "Шинели" ни фига мы не вышли, а так в ней и сидим. Вот такое у нас вечное возвращение, другого не завезли.
Да нет, на самом деле это я прочитала между делом "Краткую историю мифа" Карен Армстронг, и теперь не знаю, за что хвататься: то ли за Элиаде, то ли за Достоевского, "Идиот" до сих пор не читан, стыдобище. Вглубь, в пещерный храм - в миф, на языке которого я думаю. Внезапно мне это стало по-настоящему интересно по иным причинам, нежели школьно-университетское "надо" и даже собственное "люблю".
И вещи, вещи - самые действенные порталы "в туда", телепорты в текст, не думайте о материальной культуре свысока. Мне очень нравится мое бальное платье. И я в нем.
Мир состоит из букв, запаха сирени и предгрозового электричества. И из любви, само собой. И больше ему ни из чего состоять не надо. Вот разве что клубники бы.
Марья Антоновна. Ах, маменька, вам нейдет палевое!
Анна Андреевна. Мне палевое нейдет?
Марья Антоновна. Нейдет, я что угодно даю, нейдет: для этого нужно,
чтобы глаза были совсем темные.
Анна Андреевна. Вот хорошо! а у меня глаза разве не темные? самые
темные. Какой вздор говорит! Как же не темные, когда я и гадаю про себя
всегда на трефовую даму?
Марья Антоновна. Ах, маменька! вы больше червонная дама.
Анна Андреевна. Пустяки, совершенные пустяки! Я никогда не была
червонная дама.
Вот что сразу в голове, только вместо "червонная" - устаревшее "кёровая" (неужто я первый раз читала "Ревизора" в какой-то менее современной редакции?). И тут же понимаю, что "Ревизор" у меня в голове живет какими-то не имеющими отношения ни к сюжету, ни к идее обрывочками, осколочками, пустыми брызгами: "мы с Петром Ивановичем", "суп в кастрюльке из Парижа", "брат Пушкин", божественное "лабардан-с!", эта вот "кёровая дама" и "вам нейдет палевое"... И "Евгений Онегин" как-то так же живет. Как будто не худлит, а священный текст, зазубренный до деталей и в деталях же - сакральнее, чем в целом. Как будто вся русская классика, от Пушкина до Чехова, - это миф в том самом, элиадовском смысле слова, и из "Шинели" ни фига мы не вышли, а так в ней и сидим. Вот такое у нас вечное возвращение, другого не завезли.
Да нет, на самом деле это я прочитала между делом "Краткую историю мифа" Карен Армстронг, и теперь не знаю, за что хвататься: то ли за Элиаде, то ли за Достоевского, "Идиот" до сих пор не читан, стыдобище. Вглубь, в пещерный храм - в миф, на языке которого я думаю. Внезапно мне это стало по-настоящему интересно по иным причинам, нежели школьно-университетское "надо" и даже собственное "люблю".
И вещи, вещи - самые действенные порталы "в туда", телепорты в текст, не думайте о материальной культуре свысока. Мне очень нравится мое бальное платье. И я в нем.
Мир состоит из букв, запаха сирени и предгрозового электричества. И из любви, само собой. И больше ему ни из чего состоять не надо. Вот разве что клубники бы.